БЕСЕДА СВЯЩЕННОМУЧЕНИКА ИОАННА (ВОСТОРГОВА) (+1918Г.) В ДЕНЬ ВВЕДЕНИЯ ВО ХРАМ ПРЕСВЯТЫЯ БОГОРОДИЦЫ.
Религиозное начало жизни.

    Редким людям дано проникать в глубь и сокровенный смысл тех или иных событий и вскрывать за ними самое существо жизни. Огромное большинство довольствуется ея поверхностным обзором, не умеет сопоставлять следствий с общими причинами и причин со следствиями, не может определить и наметить живую связь, существующую между всеми явлениями человеческой истории и человеческой деятельности.

    С этой последней мелкой и мало продуманной точки зрения многие смотрят теперь на евангельския и вообще священно-историческия события и, обсуждая их при таком настроении, естественно, недоумевают: какой же их смысл и зачем нужно почитать их празднованием? Что нам, спрашивают, — что нам говорит, например, Введение Девы Марии во храм? Почему это достойно ознаменовывать праздником и притом великим? В каком отношении это интересно и поучительно, с точки зрения широких и мировых планов и предначертаний жизни? Детский праздник и поучительный только для детей, одна из подробностей жизни Девы Марии, не занесенная даже в евангелие, общепринятый обычай древняго времени воспитывать детей в храме: вот, говорят, и все, что можно сказать об этом событии.

    Не так смотрит на него Церковь. Мы знаем ея богослужебные гимны, какими она украшает свои праздники. Если бы знали и вдумывались в них, то всегда получили бы в них одну яркую, определенную мысль, изъясняющую сущность того или другого события и праздника. Тогда увидели бы, например, что праздник Рождества Богородицы — это сплошная песнь радости и, кажется, только торжество Пасхальных песней превосходит эту радость. Тогда увидели бы, что праздник Введения Богоматери во храм есть возвышенное поучение песней церковных о Божественном Промысле: святая Церковь видит это событие в древних пророчествах, вызывает Давида бряцать в гусли, говорит об его видении: как приведутся Царю девы вслед Ея, Преблагословенной Девы, ближния Ея приведутся внутрь скинии Божией, внидут во храм Царев... Святая Церковь основную песнь праздничную и начинает и заключает исповеданием действий Промысла: "Ныне предъизображение Божьяго благоволения, и проповедь спасения людей. Радуйся ты, полнота Смотрения, т.-е. Промысла Зиждителя!"

    Уже с этой стороны праздник нынешний исполнен глубокаго поучения, тем более глубокаго и умилительнаго, чем более сердце наше верует в Бога, чувствует Его ведущую мир и человечество руку, чем более сознает человек, что мир — это не безсмысленный водовород случайных и безсвязных явлений и событий, а разумный ход Божественнаго и вечнаго Домостроительства, в котором разумно-нравственное существо — человек занимает свое достойное место.

    Исполнен на все века поучительности нынешний праздник для родителей и детей, указывая им, где и какое нужно давать воспитание человеку от дней ранняго отрочества и до самой смерти: ибо престарелые Иоаким и Анна, с одной стороны, и малолетняя дочь их Мария, с другой, окруженная сверстницами, т.-е. кончающие земное поприще и начинающия его, — все сошлись под кровом храма, в осенении его святыни, пред служителем Божиим.

    Однако, мы не могли бы кончить слова, если бы стали перечислять все те поучительные уроки и выводы, которые дает нам нынешний праздник. Склоним речь к тому одному предмету, о котором нам, на основании только-что сказаннаго, и в виду потребностей переживаемаго времени, особенно хочется говорить сегодня.

    И вера в Промысл, управляющий жизнью мира и человека, и наглядный пример того, как эта вера осуществляется в действительности, в лице Иоакима и Анны и Пречистой Девы Марии, явившихся в храм, — все это громогласно проповедует человеку о том, что религиозно-нравственное начало жизни — вот что должно проницать и как бы пропитывать собою всю совокупность действий человеческих, все направление и настроение жизни. То, что сделали Иоаким и Анна, — не случайность и не их прихоть. Как в цепи отдельныя кольца и звенья только кажутся отдельными, на самом же деле они связаны, и потянуть одно кольцо, значит — тронуть и двинуть всю цепь: так в жизни человека, если она не исполнена безумия и безсмыслия, отдельныя явления ея стоят между собою в связи, и, взявши одно из них, вдумчивому и наблюдательному изследователю можно и даже неизбежно нужно дойти до основной почвы, на которой построена вся духовная жизнь. Безконечно разнообразна пища для тела: но одинаковы законы ея усвоения организмом, одинаковы законы телеснаго питания и возрастания. И в мировой физической жизни, наряду с безчисленными мелкими явлениями, разнообразными и преходящими, мы несомненно знаем и открываем величественные длительные законы, основные и устойчивые, в полном смысле мировые и относительно вековечные

    То же самое значение в духовной жизни имеют вера в Бога, в Его Промысл и в возможность общения человеческаго духа с Божеством, в безсмертие этого духа; в области же нравственной и связанной с нею жизни семейной, общественной и государственной, как в области прикладной и вытекающей из веры, такое же значение имеет религиозное начало, которым окрашивается и направляется, осмысливается и возвышается вся деятельность человека. Тот, кто не имеет его, — тот совершенно не в состоянии дать своей собственной жизнедеятельности разумных устоев; с другой стороны, он не в состоянии понять чужую жизнь, если она покоится на религиозном начале. Никакими искусственными мерами нельзя усвоить себе такого строя жизни: здесь нужны собственныя глубокия религиозныя переживания, собственный духовный опыт. Так, нельзя думать, что можно питать собственное наше тело тем одним, что другой человек употребляет сытную пищу... "Ибо кто, спрашивает апостол, — кто из человеков знает, что в человеке, кроме духа человеческаго, живущаго в нем? Так и Божьяго никто не знает, кроме Духа Божия. Душевный человек не принимает того, что от Духа Божия, потому что он почитает это безумием, не может разуметь, потому что о сем надобно судить духовно. Но духовный судит обо всем, а о нем судить никто не может" (1 Коринф. II, 11, 14-15).

    Как часто и, прибавим, как иногда грозно осуществляется сказанное апостолом в окружающей нас жизни! Тысячелетним как бы отложением жизни в вере и тысячелетним служением религиозному началу наш православный русский народ, — как древний Израиль, после тысячелетняго воспитания, ко времени Иоакима и Анны, т.-е. в лице лучших людей и носителей народной души, — наш народ создал себе религиозно-церковный и религиозно-нравственный строй жизни. Это — душа народа. Она отобразилась в его мировоззрении, в его семье, в формах государственнаго устройства и общественной жизни, в его воззрениях на власть; она блещет в характере его суждений и взглядов на все стороны жизни, в его обычаях и во всем укладе. Может ли понимать такое его "духовное" настроение, выражаясь языком апостола, — человек "душевный"? При всем уме, при всей так-называемой культурности, для душевнаго человека непонятен и невосприемлем склад жизни духовной, как слепому от рождения, при всем его возможном уме и других дарованиях, непонятно различие цветов. И если мы никакими усилиями воображения не можем представить себе и создать невиданнаго цвета и неслыханнаго звука, хотя и имеем органы зрения и слуха и ими совершенно правильно и много работали, и даже знакомы со многими цветами и звуками, — то тем более этот закон применим к области духовной жизни целаго народа. Как часто именно поэтому, вследствие такого непонимания того, что называется народной психологией, впадают в грубыя и непростительныя ошибки многия лица, иногда даже призванныя управлять народом! И в формах управления, в формах власти, и в широких политических планах, и в реформах жизни, похотью которых одержимо наше время, и в оценке каждаго жизненнаго явления, любого народнаго собрания, этих богомолений, крестных ходов, особенностей нашего богослужения и проч., — всюду и всегда надобно считаться с религиозно-нравственным настроением народа, основанным на понимании самаго христианства, — в смысле православнаго христианства, глубоко усвоившаго учение Христово, как заповедь смирения, подвига и самоотречения. И там, где душевному человеку кажется одна глупость, там духовный видит несказанную высоту; и, наоборот, там, где душевный приходит в восхищение, при виде того, или иного явления жизни, там духовный иногда не видит ничего, кроме изощренной животности.

    Отвечает один и другой мальчик молитву. Один прочитал медленно и запинаясь, а потом ничего не объяснил словами на вопросы об ея смысле; другой прочитал бойко и на каждый вопрос по части объяснения молитвы отвечал быстро и складно, по-школьному. "Кто из них лучше знает?" — спрашивают крестьянина, желая показать ему плоды и блеск школьнаго обучения. Крестьянин уверенно ответил: "первый лучше читал; знаем мы обоих мальцов: один читал со страхом, а другой — без страха". Вот оценка духовная!

    Ученейший и благородный немец, по вере лютеранин, объяснял крестьянам все выгоды какого-то вида хозяйства. "Будете, говорит, богаче, будете и сыты, тогда и храм ваш не такой бедный будет; ведь сытый человек и Богу помолится охотно, и время у него на это есть". "Видно, из немцев", заметили благодушно крестьяне: "так и видно, что у них постов нет!"

    Сын бедной дьячихи, единственный, вся надежда матери, приглашен был на лето к соседней богатой помещице учить ея сына; пошли прогуливаться в лес учитель и ученик, стали охотиться, и тут случилось несчастие: ученик нечаянно застрелил учителя, и потом, в припадке отчаяния, и сам застрелил себя. Горе помещицы-матери не поддавалось описанию. К ней пришла бедная дьячиха, мать убитаго единственнаго кормильца, и, земно кланяясь, просила у нея прощения себе и своему убитому сыну... С чувством негодования разсказывала мне об этом тяжелом случае одна очевидица происшедшаго, очень образованная женщина: она не находила слов осудить глупость, забитость и приниженность дьячихи. Разсказчица была немка-лютеранка; ей не в мочь души было понять поступок сельской русской женщины... "Это способен делать только тот народ, который мог терпеть Грознаго, не возставая на него", —говорила с презрением образованная немка. "Это все может делать только православный народ", — говорили мы ей в ответ, поклоняясь смирению и красоте русской души народной.

    Горе тому, кто, подобно удавленному недостойному петроградскому бывшему священнику, вздумал бы обратить в орудие преступнаго замысла религиозное движение и религиозное настроение народа... Но и тому народному деятелю горе, который духовной сущности жизни народа ни знать, ни понять не хочет и не может. Таковы многие и многие деятели и учители, которых можно назвать не народными, а "интеллигентными": противоположение, понятное только на почве печальной русской действительности, с ея раздвоением на жизнь народа и жизнь интеллигенции...

    Итак, там, где одному представляется в жизни богоноснаго народа безсмыслица, невежество и даже нарушение порядка, там другой, чуткий и сродный духом своим духу народному, увидит совсем другое. Оттого-то и бывает, что собрание богомольцев разсматривается, как нарушение порядка и даже угроза порядку; оттого-то при реформах жизни народа могут дать ему правила и устройство, которыя являются приблизительно такими же предприятиями, как предоставление для рыбы лугов, а для лошадей — дна морского; оттого и забывают, что в жизни русскаго народа единственными местами для общественных собраний были не залы, не политические клубы, а храмы; что единственными и самыми величественными собраниями были не западно-европейские митинги, а богомоления и молитвенныя собрания; единственным ораторством — церковное слово; единственной партией — партия Господа и Христа Его и единственным союзом — святая Церковь, которая должна, по народному воззрению, проницать собою государство и тем его осмысливать, возводить к высшему назначению, укреплять и делать причастным к величественному обетованию о неодоленности Церкви ниже вратами ада. И назвать все это "клерикализмом", значит опять-таки показать всю отчужденность от народнаго духа, непонимание его и уменье все оценивать только понятиями и словами чуждаго Запада. "Душевный человек не принимает того, что от Духа Божия, потому что он почитает это безумием!"

    Слава Богу, даровавшему нам счастие принадлежать к богоносному и Христоносному русскому народу! То, что для других открывается лишь после долгих лет опыта и скитаний душевных, и притом в отдельных только личностях, то нам дается, как готовое наследие предков, строивших и построивших дом нашего царства на камени веры, — и притом для целаго и великаго народа. И были бури, и устремлялись ветры, и было ненастье, и разливались потоки вод, и налегли на дом тот, и он не упал. (Матф. VII, 25). Что же нам теперь делать? Неужели оставить это крепкое и надежное убежище и променивать его на легкия и ежедневно гибнущия строения, основанныя на песке, падающия при первой опасности? Счастливы мы, что причастны к духовному сокровищу, к душе народной и религиозному началу жизни. Так устроена и воспитана душа русская, что даже далеко отошедшая на путь греха и скитающаяся по чуждым пажитям, она не остается равнодушною, не может не ответствовать на звуки родного и сроднаго мира. Этот мир — Бог, Христос, Церковь, благодать, молитва, подвиг, освящение жизни высшим освящением Христовым, верою, любовью, смирением.

    И пусть вечным введением во храм Господень будет жизнь и история и всего нашего безконечно любимаго русскаго народа, и каждаго из нас в отдельности, дабы нам Богу воспитатися в Божественное жилище. Тогда ясно прошлое, полно смысла настоящее и исполнено отрады будущее. Тогда открыт смысл радости и страдания, смысл жизни и смерти. Все осветит религиозное начало жизни. Ибо Бог, — только Бог есть свет, и тьмы в Нем несть ни единыя (1 Иоанн. I, 5)! Аминь.

    21 ноября 1908г.